Вера Ивановна Прохорова: Маленькая восьмиметровая комнатка. Ее выдали женщине. Хорошая была женщина. Сама она была из деревни, естественно, много работала в Москве, но все-таки она поселилась здесь. Правда, был промежуток, пока ордер на комнату ей еще не выдали, жила дама очень легкого поведения с маленьким ребенком, которого укачивала такими словами: «Смерть тебя позабыла! Смерть тебя позабыла!» Мы ужасно этого ребенка жалели. Потом она куда-то исчезла, потому что она жила, очевидно, без прописки. Вот эта самая женщина приехала, устроилась, навела порядок. Она говорила: «Вера, у меня будет голубой рай, голубой рай». Стены выкрасила в голубой цвет и завела друга жизни.
Друг жизни работал в магазине. Он встретил собаку, это к чести Гриши, и эту собаку привел. Называлось это «испанская овчарка». Это была лютая дворняжка такая, правда отличавшаяся умом, но преданностью и любовью к хозяину не отличалась. Она только требовала от них. Поскольку Гриша работал в магазине, то ему были всегда всякие обрезки, и Жекин — Жекин назывался — растолстел невероятно, стал лысеть и облысел. Это был ужас для хозяев, что красавец, испанская овчарка, и вдруг так. И Шура — соседку звали Шура — повела к ветеринару. И пришла она страшно возмущенная, говорила: «Что это за врач, Вера?! Что это за врач?! Она на Жекина посмотрела и говорит: „Где ваша собака?“ Я говорю: „Вон собака“. Она говорит: „Разве это собака? Это свинья!“ Я, конечно, Жекина все-таки хотела увести, но потом она сказала: „Вы его раскормили“». И посадили Жекина на строгую диету: можно было немножко давать пшенную кашу с сахаром и с постным маслом. Тогда это была очень-очень хорошая еда. Это были 40-е годы. Мы с сестрой вполне бы такую хорошую пищу ежедневно получали.
Жекин отвергал, страшно злобствовал, кусал Шуру и изредка Гришу покусывал за то, что они его лишили любимых обрезков. И тогда Шура вызывала меня, говорила: «Вера, пойдите, Жекин не кушает! Заходите! Я сейчас ему скажу, что я вас зову». И она говорила: «Жекин, Вера идет! Сейчас кашку будет кушать!» А он забирался под кровать и рычал. Когда я входила, я говорила: «Где здесь кашка Жекина? Сейчас я буду ее! Шурочка, давайте мне кашку! Где тут кашка?» И начинала ногой по его мисочке слегка ударять, передвигать ее. И на фоне моих действий раздавалось все нарастающее урчание, которое переходило в громкое рычание. Когда я говорила: «Шура, сейчас буду есть! Вот кашка!» — со страшным таким ревом Жекин выбрасывался и за одну минуту съедал все. И Шура говорила: «Вера, спасибо! Жекин так покушал, хорошо покушал Жекин! Спасибо вам, Вера, а то никак не хотел кашку кушать». Так что у нас тоже были всякие интересные…
Гриша заикался, но считал себя очень интересным, красивым. Шура тоже считала его: «Гришка такой интересный! У меня первый муж был Григорий, но этот красивше, Вер, он красивше, интереснее. Этот интереснее». Но почему-то он не хотел терять свободу и в загс не шел. А Шура очень нервничала из-за этого: «Как же так? Я не какая-нибудь, а я честная женщина, замужем была, хочу, значит…» Но Гриша: «Это подождет, подождет!» — не торопился.
Разъезжал он от магазина (был магазин «Арарат»), развозил вино в разные города и был в командировках. И вот как-то Гришата возвращается из командировки. Шура его ждет, уже истопила колонку, значит, ванну. Григорий мылся, и вдруг мы слышим из их комнаты Шура вопит: «Ой, девушки, ой, девушки, — это мы с сестрой, — заходите, заходите!» Мы бежим: «Что такое случилось?» Сидит Гриша очень смущенный, а Шура над раскрытым его чемоданом стоит, кричит, причитает: «Девушки, смотрите! Вон у него бабские чулки! Чулки в чемодане! Ой, девушки, смотрите! Ой, девушки! Вот смотрите, все мы девушки, все мы женщины, и у всех у нас пережитки! А вот с ним-то, смотри, жена старается, ему здесь все вязала, чулки вязала, купила ему галстук, все сделала, а он! Он с бабой! Вон у него, смотри! Ой-ой-ой, не могу! Нет, иди к своей бабе!» — «Как итить, как эти бабы! Вот ч-ч-чушь!» Шура: «Нет, ой, девушки, больше не могу!» А Гриша так: «Л-л-ладно, в загс! В субботу в загс!» И Шура быстро успокоилась: «Девушки, я кагорчик куплю, в загс приглашаю. Григорий, ты успокойся, все». И действительно в субботу Шура в нарядном платье, очень такое у нее яркое, широкое было… Как она всегда говорила: «Ой, девушки, конечно, я-то знаю, я интересная, но у меня правый глаз не правый». А у нее глаз почему-то косой и все время вращался как-то так.
Дмитрий Борисович Споров: Совсем?
В.П.: Ну, у нее было неправильное что-то, то ли бельмо, в общем, как-то он у нее был… Может быть, это Григория останавливало, потому что Григорий считал себя непобедимым красавцем. И когда Шура ему говорила: «Да ладно уж ты, Григорий, что же ты?..» — «Это ты мне не говори! Я шел ведь по бульвару, дамочка ждет, такая красивая дамочка, нарядная, как меня увидала, так: „Ааааа!“» И мы всегда потом это вот «Ааааа!» И Шура очень где-то гордилась.
Тут мы кагор выпили, потом Гриша заснул, а Шура вошла к нам в комнату: «Девушки, спасибо, так посидели хорошо! Теперь я не Руслякова, я Филатова. Гриша Филатов, взяла фамилию, кольцо. Вот, девушки…» А мы говорим: «Шура, вам все-таки повезло, правда? Видите, конечно, без вас он, наверно, скучал там, была какая-то женщина, но повезло все-таки». — «Девушки, этот чулок-то я положила ему в чемодан! Я думала, баба у него все равно была. Это я Григория знаю, он интересный, он очень интересный, Гриша интересный. Баба была». Так что представляешь себе, женская мудрость.
Жили они очень хорошо. Гриша стал примерным мужем, ходил в магазин. Шура все голубой рай соблюдала, занавески, все-все было. Шура читала Библию. Вообще вполне была пристойная и достойной жизнь. Вот Жекин только украшал их жизнь как такой… Ну, вот такие, что называется…
Д.С. (смеется): Свинья, говорит!
В.П.: Да. «Вера, Жекин — ведь какая собака! Это же испанская овчарка! А она говорит: „Где же эта собака? Это у вас свинья!“ А? Это про Жекина!» Ведь Жекин был вылитая свинья! Тем более он облысел, морда тоже, ой! Но потом ничего, он поправился, все было так еще, когда он…
Д.С.: Да, Вера Ивановна, вы мне такую байку рассказали.
В.П.: Вот видишь, анекдот, байки. Это соседи, общая квартира.
Д.С.: Очень интересно, хорошо.
В.П.: А соседка другая жила, была интеллигент, верующая, всегда с придыханием так говорила, у нее больное сердце. Она Шуре говорила: «Шура, вы это никогда не поймете. Вы же хамка». Считала себя очень вот… «Лариса Николаевна, как это вы говорите?!» Так что тоже были какие-то конфликты иногда. Вообще, общая квартира — это вещь феноменальная с точки зрения познания натуры человеческой. Так что всякое было.
Фрагмент опубликованной беседы с Верой Прохоровой от 2 ноября 2001 г.